|
| |
Р Е Ф Е Р А Т
"Тема Родины в творчестве Федора Абрамова ("Пряслины")"
- 2 -
Первые два романа: "Братья и сестры" и "Две зимы и три лета", вместе с
романами "Пути-перепутья" и "Дом" составляют тетралогию "Братья и
сестры" , или, как назвал их Федор Абрамов, "роман в четыpеx книгах".
Объединенные общими героями и местом действия (северное село Пекаши-
но), эти книги повествуют о тридцатилетней судьбе русского северного
крестьянства, начиная с военного 1942 года. За это время состарилось
одно поколение, возмужало второе и подросло третье. И сам автор обре-
тал мудрость со своими героями, ставил все более сложные проблемы,
вдумывался и вглядывался в судьбы страны, России и человека. Более
двадцати пяти лет создавалась тетралогия (1950-1978). Более двадцати
пяти лет не расставался автор с любимыми героями, искал вместе с ними
ответа на мучительные вопросы: да что же такое, эта Россия? что мы за
люди? почему мы буквально в нечеловеческих условиях сумели выжить и
победить врага и почему в мирное время не смогли накормить людей, соз-
дать подлинно человеческие, гуманные отношения, основанные на
братстве, взаимопомощи, справедливости? Эти вопросы начинают открыто
обсуждаться лишь ныне. Тетралогия "Братья и сестры", как и все твор-
чество Абрамова подготавливала общество социально-философски и
нравственно к сегодняшним переменам. Хотя все книги объединены в тет-
ралогию, но каждая из них представляет, как подчеркивал не раз автор,
законченное художественное целое. Поэтому возможно рассматривать каж-
дый роман отдельно.
БРАТЬЯ И СЕСТРЫ
О замысле первого романа Федор Абрамов неоднократно рассказывал на
встречах с читателями, в интервью, в предисловиях.
Чудом уцелев после тяжелого ранения под Ленинградом, после блокадного
госпиталя, летом 1942 года во время отпуска по ранению он оказался на
родном Пинежье. На всю жизнь запомнил Абрамов то лето, тот подвиг, то
"сражение за хлеб, за жизнь", которое вели полуголодные бабы, старики,
подростки. "Снаряды не рвались, пули не свистели. Но были похоронки,
была нужда страшная и работа. Тяжкая мужская работа в поле и на лугу".
"Не написать "Братья и сестры" я просто на мог... Перед глазами стояли
картины живой, реальной действительности, они давили на память, требо-
вали слова о себе. Великий подвиг русской бабы, открывшей в 1941 году
второй фронт, быть может, не менее тяжкий, чем фронт русского мужика,-
как я мог забыть об этом)" Первым изъяснением любви, сострадания и
восхищения русской северной крестьянкой стал роман "Братья и сестры".
Восемь лет вызревал замысел романа. Кончилась война, Абрамов вернулся
доучиваться в Ленинградский университет, закончил аспирантуру, защитил
кандидатскую диссертацию, стал работать на кафедре советской литерату-
ры. Все эти годы он думал о романе, мечтал о писательстве, но долг пе-
ред семьей старшего брата, которая нуждалась в помощи, не давал воз-
можности целиком посвятить себя литературе.
Абрамов начал писать первые главы в летние каникулы t950 года на хуто-
ре Дорище Новгородской области при вдохновенной поддержке своего вер-
ного друга художника Ф. Мельникова, отдыхавшего с семьей на том же ху-
торе.
Шесть лет - во время каникул, в выходные дни, вечерами и даже ночами -
работал Абрамов над романом. Одновременно читал лекции, писал статьи.
Одна из статей - "Люди колхозной деревни в послевоенной прозе" - была
полемически направлена против лакировочных тенденций в литературе тех
- 3 -
лет, против сусально идеализированного изображения деревни. Вывод
"статьи: "Только правда - прямая и нелицеприятная" - стал писательским
кредо Абрамова. Позднее он уточнит: "...Подвиг человека, подвиг народа
измеряется масштабом содеянного, мерой жертв и страданий, которые он
приносит на алтарь победы".
Об эмоциональном накале писательского труда Абрамова говорит запись в
дневнике 15 октября 1955 года: "Сегодня всю ночь не спал - забылся в
пятом часу... Неожиданно приоткрылась сцена кражи, страдания Мишки,
переживания и благородства Мишки. Долго она не давалась. Утром я вста-
вал злой, с тяжелой, мутной головой. Надо было готовиться к лекции. Но
едва я сел за стол, как снова нахлынуло вчерашнее чувство; мне приш-
лось оставить лекции и записывать сцену с пропажей зерна. Мишка полу-
чается великолепен. Кажется, у нас такого подростка еще не было в ли-
тературе, да притом в литературе для взрослых. Детский мир у нас глу-
хой стеной отгорожен от взрослого. А ведь в жизни не так - одна бурля-
щая повседневная гуща".
Роман не сразу нашел благосклонных издателей. "Два года его отфутболи-
вали редакции", - вспоминал писатель. Не приняли его журналы "Ок-
тябрь", "Новый мир"."Братья и сестры" увидели свет в 1958 году в жур-
нале "Нева" И тут совершилось почти чудо. Роман сразу был встречен
критикой доброжелательно. За 1959-1960 годы появилось более тридцати
рецензий в газетах и журналах. В 1959 году он вышел отдельной книгой в
Лениздате, в 1960-м - в "Роман-газете", а в 1961-м был переведен и
превосходно издан в Чехословакии.
Были недовольства среди земляков, которые узнавали в некоторых героях
свои приметы. Тогда Абрамов, может быть, впервые ощутил, как трудно
говорить правду о народе самому народу, развращенному как лакировочной
литературой, так и пропагандистски хвалебными речами по его адресу.
Абрамов писал из Верколы Ф. Мельникову 6 июня 1950 года: "Земляки меня
встретили хорошо, но некоторые едва скрывают досаду: им кажется, что в
моих героях выведены некоторые из них, причем выведены не совсем в
лестном свете. И бесполезно разубеждать. Кстати, знаешь, на что опира-
ется лакировочная теория, теория идеального искусства? На мнение на-
родное. Народ терпеть не может прозы в искусстве. Он и сейчас предпоч-
тет разные небылицы трезвому рассказу о его жизни. Одно дело его ре-
альная жизнь, и другое дело книга, картина. Поэтому горькая правда в
искусстве не для народа, она должна быть обращена к интеллигенции. Вот
штуковина: чтобы сделать что-нибудь для народа, надо иногда идти враз-
рез с народом. И так во всем, даже в экономике". Эта трудная проблема
будет занимать Абрамова все последующие годы. Сам писатель был уверен:
"Народ, как сама жизнь, противоречив. И в народе есть великое и малое,
возвышенное и низменное, доброе и злое". "Народ - жертва зла. Но он же
опора зла, а значит, и творец или по крайней мере, питательная почва
зла",- размышляет Абрамов
Первые рецензенты "Братьев и сестер" отмечали мужество Абрамова, су-
мевшего достойно рассказать о трагедии народной, о бедах и страданиях,
о цене самопожертвования рядовых тружеников. Абрамов сумел "взглянуть
в душу простого человека", он ввел в литературу целый пекашинский мир,
представленный разнообразными характерами. Не будь последующих книг
тетралогии, все равно остались бы в памяти семья Пряслиных, Анфиса,
Варвара, Марфа Репишная, Степан Андреянович.
Словом, Абрамов вошел в литературу не как новичок, начинающий писа-
тель, а сразу как зрелый и самобытный художник. И это не случайно, ибо
формировался, складывался писатель Абрамов давно. Он сам подчеркивал:
- 4 -
"Писатель - это судьба, биография" За плечами автора романа "Братья и
сестры" была трудная судьба-биография: Был трагедийный опыт дере-
венского подростка, испытавшего беды коллективизации и полуголодного
существования 1930-х годов, был ранний опыт безотцовщины и братской
взаимопомощи, был опыт ополченца-фронтовика, а затем - опыт человека,
воочию, на своих земляках, на семье брата столкнувшегося с послевоен-
ным лихолетьем, с бесправным положением крестьянина, лишенного даже
паспорта, почти ничего не получающего на трудодни и платившего налоги
за то, чего у него не было. Наконец, был опыт ученого-преподавателя и
критика-публициста. За статью "Люди колхозной деревни в послевоенной
прозе" ему предъявляли политические обвинения. Но он отстаивал свою
правоту. Заканчивался роман на волне тех событий, которые связаны с XX
съездом партии, с разоблачением культа личности. Это окрыляло, давало
возможность говорить о наболевшем.
Абрамов пришел в литературу не только с огромным жизненным опытом, с
убеждениями заступника народного, но и со своим словом. В романе
"Братья и сестры" мощно зазвучала живая многоголосая народная речь,
усвоенная писателем с детства и всегда питавшая его книги. Поначалу
нелегко было Абрамову утверждать свою языковую стихию. Редакторские
пуристы пытались выравнивать, подгонять под шаблон его слово. Но и
здесь он оставался непреклонен.
Несомненно, были в романе и недостатки. Их видел сам автор. И все со-
бирался доработать роман, внести необходимые коррективы. В личном ар-
хиве писателя сохранились объемистые папки с заметками для доработки
всех четырех книг тетралогии, в том числе и первой книги. Всестороннее
изучение этих материалов - дело будущего.Сейчас возможно наметить лишь
главные направления творческой мысли писателя, кратко остановиться на
тех заметках, которые проясняют и углубляют социально-философскую
проблематику романа, свидетельствуют о неутомимых исканиях художника.
Заметки возникали в разные годы: сразу после публикации книги, в 1958
году, и в последующие годы, когда он работал над другими книгами
(1962, 1965, 1967, 1971-1976), и тогда, когда была завершена тетрало-
гия (1978-1981).
Трагедия войны, единение народа перед общей бедой выявили в людях не-
виданные духовные силы - братства, взаимопомощи, сострадания, способ-
ность к великому самоотречению и самопожертвованию. Эта мысль пронизы-
вает все повествование, определяет пафос романа. И все-таки автору ка-
залось, что ее следует уточнить, углубить, сделать более многосложной,
многооттеночной. Для этого потребовалось ввести неоднозначные споры,
сомнения, размышления героев о жизни, о воинской совести, об аскетизме.
Ему хотелось подумать самому и заставить читателя задуматься о воп-
росах "бытийных",не лежащих на поверхности, а уходящих корнями в
осмысление самой сути жизни и ее законов. С годами он все больше свя-
зывал проблемы социальные с нравственными, философским , общечелове-
ческими. Думается, поэтому он хотел переделать начало. Открыть роман
поэтически-философской картиной летящих журавлей, соотнести извечные
законы природы, которым повинуются мудрые птицы, с варварством людей.
"Небывалое, непостижимое творилось на земле. Пылали леса. Вздымались к
небу пожарища. Гремели громы не с небес, с земли! Железным дождем сек-
ло и снизу и сверху - и тогда падали их неделями летевшие товарищи,
клин терял свой изначальный, с незапамятных времен установленный рису-
нок. С кормежкой было худо - часто не находили былых жировок, им не
махали с земли, как прежде, не кричали мальчишки: журавушки, куда
вы?.. А они все летели и летели, повинуясь древнему закону, на свои
древние гнездовья, в северные леса, на болота, на животворные воды За-
полярья"
- 5 -
Природа, люди, война, жизнь... Подобные размышления хотел ввести писа-
тель в роман. Об этом - внутренний монолог Анфисы: "Растет трава, цве-
ты не хуже, чем в мирные годы, жеребенок скачет и радуется вокруг ма-
тери. А почему же люди - самые разумные из всех существ - не радуются
земной радости, убивают друг друга?.. Да что же это происходит-то? Что
же такое мы, люди? Ведь и немцы люди. И у них матери и отцы. И что же
это за матери, которые благословляют своих сыновей на убийства? Да не
может быть, не может быть... Нет таких матерей. Что- то другое тут,
что-то другое... А что? Кто ей скажет это? Да и к кому обращаться с
этим? До этого ли теперь людям?.. Только надо ли задумываться сейчас?
Об этом ли надо думать?". О смысле жизни размышляет после гибели сына
и смерти жены Степан Андреянович: "Вот и жизнь прожита. Зачем? К чему
работать? Ну, победят немца. Вернутся домой. А что у него? Ему-то что?
И, может быть, следовало жить, для Макаровны. Единственный человек был
около него, и того проворонил. Так зачем же мы живем? Неужели только
работать?" И тут же автор обозначил переход к следующей главе: "А
жизнь брала свое. Ушла Макаровна, а люди работали". Но главный вопрос,
который хотел укрупнить Абрамов,- это вопрос о совести, об аскетизме,
об отречении от личного во имя общего. "Имеет ли право человек на лич-
ную жизнь, если все кругом мучаются?" Вопрос наисложнейший. Поначалу
автор склонялся к идее жертвенности. В дальнейших заметках к характе-
рам и ситуациям, связанным с Анфисой, Варварой, Лукашиным, он усложнил
проблему. Запись от 11 декабря 1966 года: "Можно ли полнокровно жить,
когда кругом беды? Вот вопрос, который приходится решать и Лукашину. и
Анфисе. Нельзя. Совесть и пр. Нельзя жить полнокровно сейчас. А когда
же жить человеку?
Гражданская война, пятилетки, коллективизация, война... Лукашин полон
сомнений, но в конце концов на вопрос "Возможна ли теперь любовь?" он
отвечает: "Возможна! Именно теперь и возможна. Нельзя отменить жизнь.
А на фронте? Ты думаешь, у всех пост великий? Да возможно ли это?" Ан-
фиса думает иначе: "Каждый решает так, как он может. Я не осуждаю. А
сама не могу. Как я бабам посмотрю в глаза?" Максимализм Анфисы автор
хотел объяснить крепкими нравственными устоями в ее староверской
семье. "Раз горе а доме - каждый день покойники - разве может она от-
даваться радости? Разве не преступно это? Все прабабки и бабки, хра-
нившие верность до гроба своим мужьям в их роду, восставали против ее
любви, против страсти. Но и Анфису заставлял автор больше сомневаться,
искать ответа. Анфиса терзается: любить должна была Настя, ее должна
была одарить всеми дарами жизнь, а на самом деле любить выпало ей, Ан-
фисе. Да разве справедливо это? Кто, кто определяет все это, заранее
рассчитывает? Почему один человек умирает в молодости, а другой жи-
вет?.
Анфиса, когда узнала, что Настя обгорела, калекой стала, надела на се-
бя вериги. Стоп. Никакой любви! Она стала сурова, аскетична, что назы-
вается, в ногу со своим временем. И думала: так и надо. В этом ее
долг. Но людям это не понравилось. Людям, оказывается, больше нрави-
лась прежняя Анфиса - веселая, неунывающая, жадная до жизни. И именно
тогда о ней с восторгом говорили бабы:
- Ну, женка! Не падает духом.Еще и нас тянет.
А когда она стала аскетом, худо стало и людям! И бабы даже спрашивают
ее: что с тобой, Анфиса? Не заболела ли ты? Ходишь - лица на тебе нет
и брови не раздвинешь... Страшно на тебя глядеть. И люди не идут к
ней. А она ведь хотела им добра, для них надевала на себя власяницу.
- 6 -
Нравственно аскетическое и язычески жизнелюбивое отношение к миру при-
нимало в романе и в других произведениях Абрамова самые многоликие
формы. Крайний аскетизм и эгоистически бездумное жизнелюбие были оди-
наково неприемлемы для писателя. Но он понимал, как трудно найти прав-
ду - истину в этом мире. Потому вновь и вновь сталкивал противополож-
ные натуры, взгляды, убеждения, искания в сложных жизненных ситуациях
Хотел писатель ввести дорогие ему представления о старых традициях се-
верян, не знавших даже запоров в доме: поставят приставку - и все.
"Открыт дом - хоть все вынеси. Удивительная доверчивость северян...
Избушки охотничьи. Все остается. Лучина. Хлеб. Взаимовыручка. И Лука-
шин был благодарен этому краю. Он омылся в ключевых родниках... он ок-
реп, набрался сил. И не только физических, но и духовных. Он окунулся
в живой, родниковой воде... Он влюбился в этот первозданный край"
ДВЕ ЗИМЫ И ТРИ ЛЕТА
Роман создавался на волне событий, происходивших после XX съезда. пар-
тии, когда появилась возможность открыто обсуждать положение в стране.
Заметки к роману конца 1950-х - начала 1960-х годов, повесть "Вокруг
да около", выступление на партийном собрании Ленинградских писателей
(1964) позволяют судить о гражданской позиции Абрамова в те годы. Он
ставил самые трудные, болевые вопросы времени. Он говорил о бедствен-
ном положении крестьян, о чиновничьем произволе, об опасности возрож-
дения нового культа личности, oб уроках нашей истории, о необходимости
соблюдения законов, о развитии демократии и гражданского самосознания.
Во весь голос сказать в печати все, что мучило писателя в те годы ока-
залось невозможным. За повесть "Вокруг да около" он подвергся раз-
носной критике, слова на Втором съезде писателей РСФСР (1965) ему не
дали. В такой обстановке он проявил, пожалуй, максимальное мужество,
создав роман "Две зимы и три лета". В нем Абрамов-художник, Абрамов
-мыслитель обрел свою высоту. Если в первом романе главенствовали лю-
бовь-восхищение, сыновняя благодарность, а все трудности объяснялись
войной, то во второй книге углубилось исследовательское начало, возрос
масштаб художественного постижения конфликтов, судеб, характеров. Аб-
рамов одним из первых смело заговорил о бедственном и бесправном поло-
жении крестьян. Он взывал к социальной справедливости, он поведал о
тех трагически-тупиковых ситуациях, в которых оказались лучшие люди
деревни - совестливые, трудолюбивые, выстоявшие в войну. При этом
писатель не впадал в одностороннее обличительство. Он запечатлел изра-
ненную, но живую душу народа, не утратившего в пору бед и лишений лю-
бовь к земле, чувство ответственности, взаимопомощи, сострадания.
Предварительные заметки к роману 1958-1959 годов выявляют болевой на-
кал мысли и чувств писателя: "В стране две денежных системы: рубль и
трудодень. Трудодень--палочка, за ней ничего. Колхозник получает тру-
додни, но их никто никуда не брал, потому что они ничего не стоили.
Даже в налог не брали. Напрашивается чудовищный вывод: деревня была на
положении колонии, рабыни. Как же тут можно говорить, что у нас не бы-
ло эксплуатации?!".
Заметки ко второму роману о послевоенной деревне писатель делал еще в
пору работы над "Братьями и сестрами", а думал о нем и того раньше,
ибо "с самого начала были задуманы четыре книги... Но, конечно же, это
была лишь общая идея, идея-мечта".
Замысел второй книги начал оформляться в 1958-1959 годах. В 1960 году
были сделаны подробные разработки к сюжету романа, к сюжетной линии
- 7 -
Михаила, а 31 декабря был составлен подробный план книги. Время не-
посредственной работы над романом было обозначено в одной из первона-
чальных рукописей: "декабрь 1960 - март 1966".
В 1982 году Абрамов вспоминал: "Шесть лет я писал роман "Две зимы...",
шесть лет раздумий и слез над безрадостным житьем-бытьем послевоенной
деревни, над безотцовщиной, над судьбой разутой, раздетой и вечно го-
лодной семьи Пряслиных, этим живым будущим России... Кончил. А что де-
лать с романом? Куда отнести? В ленинградский журнал "Нева", где в
1958 году была напечатана первая книга о Пряслиных? Но туда мне хода
нет - оттуда меня еще несколько лет назад с треском выгнали за напеча-
танную на его страницах повесть "Вокруг да около". В московские журна-
лы податься? Я отнес "Две зимы..." в "Звезду"... Редколлегия "Звезды"
долго тянула резину (как позднее выяснилось, ее смущала острота рома-
на), долго не говорила ни да ни нет. Но наконец сообщила: в нынешнем
виде она не может напечатать роман".
В отличие от "Звезды", роман в "Новом мире" был одобрен, хотя полного
единодушия в оценках не было. Одни отмечали, что такого честного, сме-
лого изображения деревни у нас не было, другие говорили, что "книга в
целом производит тягостное впечатление", "слишком нагнетаются беды". У
многих вызвала сомнение композиция романа. Предлагали поставить Михаи-
ла в центре повествования, отойти от хроникально-летописной формы.
Форму книги взял под защиту А. Дементьев. Многие согласились, что на-
вязывать автору предлагаемые рецепты не стоит.
28 сентября 1967 года состоялось обсуждение романа в "Новом мире" в
присутствии Твардовского. Абрамов высказал готовность еще поработать
над романом, но одновременно выразил несогласие с многими замечаниями,
в том числе о Михаиле и о языке. Не только Твардовский, но и многие
критики упрекали писателя за широкое использование диалектизмов, мест-
ных слов и наречений. Абрамов всегда отстаивал свою манеру письма,
отстаивал право на изображение богатства народной речи. Время подтвер-
дило его правоту. Искрящееся, многоцветное, весомое слово Абрамова по-
коряет читателя и сегодня. Но некоторые критические замечания, в том
числе языковые, он учел при доработке романа.
На редколлегии "Нового мира" вместе с высокой оценкой романа прозвуча-
ли сомнения в его "проходимости" через цензуру. Было высказано предло-
жение "подумать о концовке, об эпилоге". В результате появился сочи-
ненный "оптимистический привесок" - "Вместо эпилога", датированный 20
ноября 1967 годе. Он был только в журнальном варианте, при первом же
переиздании автор снял его.
К этому времени шли переговоры об издании "Двух зим..." в "Роман-газе-
те". Несмотря на невероятный успех у читателя, редакция отклонила ро-
ман: "Не можем рекомендовать двухмиллионному читателю, потому что идут
споры вокруг, нет единодушия". Тогда "Новый мир", подчеркивая значение
романа, выдвинул его на соискание Государственной премии СССР. В защи-
ту романа выступил критик Б.Панкин, бывший тогда главным редактором
"Комсомольской правды", где 14 сентября 1969 года в рубрике "Обсуждаем
произведения, выдвинутые на соискание Государственной премии СССР" по-
явилась его большая статья "Живут Пряслины!". Твардовский сразу отк-
ликнулся на статью благодарным письмом критику. Обрадован был и Абра-
мов: статья придала ему "огромные силы" в пору молчания и наскоков.
Однако Государственную премию СССР он все-таки тогда не получил.
Прошло более четверти века со времени споров о произведении. Отошли в
прошлое страшные беды послевоенного лихолетья. Новые беды и трагедии
- 8 -
нашей истории открылись нам. Не затмили ли они суровую правду абра-
мовского романа? Выдерживает ли книга писателя сопоставление с произ-
ведениями А. Платонова, Б. Пастернака. В. Гроссмана, пролежавшими под
гнетом цензуры десятилетия? Подлинное искусство не стареет. Напротив,
оно обогащается, оживает со временем, открывая те потаенные глубины,
которые нередко ускользали от современников, оглушенных бьющей правдой
верхнего слоя. Проза Абрамова еще ждет глубоких исследований и прочте-
ний.
В одной из заметок ("Психология руководителя района") писатель объ-
ясняет, почему в каждом районе обязательно появлялись показательные
колхозы,- с их помощью пытались теоретически оправдать, на что спосо-
бен колхозный строй, и практически защитить себя: "Не зря хлебы ели".
"Отдельные работники района даже понимают, что в нынешних условиях
можно иметь только один показательный колхоз. Это разъясняют Лукашину:
ты захотел поднять колхоз, подъем которого не запланирован райцентром.
Вопреки всем и вся".
Вставал перед Абрамовым вопрос о герое времени. Выступая против пла-
катной фигуры бездумного энтузиаста, он хотел ввести думающего героя,
начинающего самостоятельно мыслить. Таким дол жен был стать Лукашин.
"Нынешний герой - человек противоречивый, рефлектирующий, сомневаю-
щийся, начинающий думать, освобождаться от тяжкого груза догм, которые
насаждались в нем в течение многих лет. Да и как может быть иначе? Мой
Лукашин - думающий человек. Он-то и есть герой современности. Герой
еще не тот человек, который умеет только размахивать кувалдой. Но ду-
мающий человек пока обречен".
Наиболее глубоко проблема думающего человека прозвучит в cледующих
книгах - "Пути-перепутья" и "Дом". Но и в романе "Две зимы и три лета"
она затронута. Лукашин заставляет людей думать о своих правах и са-
мостоятельности, когда возвращает кузнеца Илью Нетесова из леса, когда
сам отправляется в лес и оставляет руководителем Михаила Пряслина,
когда начинает спорить с Подрезовым, с Ганичевым. Начинают размышлять
о жизни и спорить друг с другом Михаил, Егорша, Евсей Мошкин, Илья Не-
тесов, Петр Житов.
Не все задуманное мог реализовать писатель сполна. Он понимал, какие
цензурные и редакторские преграды встанут на его пути.
Наряду с заострением социальных проблем Абрамов много думал о личных
отношениях людей - о семье, любви, дружбе, взаимопомощи, взаимопонима-
нии. Он намеренно уходил от прямолинейности в отношениях Михаила и
Егорши, Анфисы и Варвары, Варвары и Михаила.
Собирался писатель рассказать подробнее, как прибегал Михаил с дальне-
го сенокоса за шесть километров на свидание с Варварой, как возвра-
щался обратно и думал: "Никто, конечно, не ездил с Синельги на сви-
дание. Ну и что? Разве был в Синельге такой парень, как он, Мишка? А
Варвара? Была такая красивая, такая жаркая молодка?".
Многочисленные авторские наброски-добавления свидетельствуют об огром-
ной творческой работе художника, о его постоянном стремлении "доко-
паться до истины", понять "что такое человек", что мешает нам жить
по-человечески, разумно, радостно, справедливо. Он раздвигал горизонты
нашего мышления, учил думать над сложными проблемами века - социальны-
ми, философскими, психологическими.
- 9 -
Романы "Пути-перепутья" и "Дом",завершают тетралогию "Братья и сест-
ры".
Создавались они в 1968-1978 годы, в тяжкий застойный период, пришедший
на смену хрущевской "оттепели". Но Абрамов оставался верен себе, про-
должал сражаться за свободу, человеческое достоинство,за необходимость
коренных изменений в стране и в первую очередь в деревне. Он вгляды-
вался в прошлое и настоящее, искал ответы на Далее
| |
|
