|
| |
МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
им. М.В.ЛОМОНОСОВА
Факультет журналистики
ИСТОРИЯ ЗАРУБЕЖНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
РЕФЕРАТ
"О композиции "Дон Кихота"
(конспект статьи С.Г.Бочарова)
студент: ГУЛЯЕВ Роман Юрьевич
группа: 117
В начале коллизии "Дон Кихота" - роман - вторичное,
идеальное бытие, образ мира в сознании,- который сталкива-
ется буквально в каждом предмете с другим, несовместимым с
ним образом мира. Именно не только рыцарские приключения,
которыми наполнено сознание Дон Кихота, но само по себе
сознание это есть своего рода роман. Хотя он неукоснитель-
но следует ритуалу рыцарских историй и стремится воспроиз-
вести их точь-в-точь, действительное содержание романа
сознания Дон Кихота намного перерастает проблему рыцарско-
го романа. Как ни странно, но собственно рыцарская материя
в сознании Дон Кихота не самое главное, это его материал и
внешние формы, в которые облечен его образ мира. Но глав-
ное и существенное -, структура этого образа, сознания Дон
Кихота. Все эти приключения и поиски их в прозаической
жизни только смешны; однако серьезней само отношение глав-
ного героя к сказкам-романам о рыцарях как самой доподлин-
ной жизни и его решимость осуществить их как жизнь.
Это и отличает его р прочих читателей и почитателей
романов, действующих у Сервантеса, таких, как невежествен-
ный трактирщик, с одной стороны, и просвещенные священник
и каноник, с другой. Трактирщик - любитель этого чтения,
просвещенные люди настроенные очень критически, однако они
отличают иные "хорошо написанные" романы, у них есть ре-
цепты, "как следует писать хорошие рыцарские романы", ка-
кие бы доставляли "приятное развлечение". На вопрос, поче-
му же король разрешает печатать и издавать эти сказки и
выдумки, отвечает священник, что "предполагается, - да оно
так и есть на самом деле,- что не найдется такого невежды,
который принял бы эти истории за правду". Именно так и
трактирщик и священник, каждый по-своему, хорошо сознают
различие между романом и жизнью; Дон Кихот не знает его, в
отличии от остальных, он не читатель и его спор с совре-
менностью (спор о реальности идеальных героев), далеко
ушедший за рамки рыцарского романа: спор о реальности иде-
ала. Герой Сервантеса расходится с современностью в пони-
мании того, как связаны, как относятся друг к другу идея и
вещь, слово и предмет, субъект и объект, сознание и бытие,
абсолютное и относительное, сущность и явление, роман и
действительность.
Дон Кихот не раз высказывается против сравнений,
например, красоты одной знатной дамы с другой. Дульсинея
Тобосская, по его мнению, несравненна, но Дон Кихот объек-
тивен и справедлив и не хочет чтобы из этого произошел
ущерб для других знаменитых рыцарей, любую из них сопос-
тавлять с другими не стоит, а "всякие сравнения неприят-
ны... несравненная Дульсинея Тобосская - сама по себе, а
синьора донья Белерма - тоже сама по себе была; сама по
себе и останется...". Сопоставление необходимо в мире яв-
лений, связей и отношений, и сравнивание становится мето-
дом познания этого мира, его закона и истины. Но Дон Кихот
не знает сравнительных степеней, а лишь превосходные: каж-
дая дама самая лучшая и посему каждая сама по себе. Он
видит только идеальные образцы, вместо отдельного и слу-
чайного - целое и всеобщее, когда он видит замки на месте
постоялых дворов. У Дон Кихота нет критического сознания,
и к рыцарским романам его отношение некритическое. История
и сказка поэтому совершенно естественно следуют в общем
ряду, в одной плоскости, для главного героя, нет пассажа
от исторической личности к герою рыцарского романа - как в
его образе мира и во всех его действиях нет перехода между
реальностью и фантазией.
В этом секрет особенного и необычного его безумия,
которое изумляет всех, кто имеет с ним дело. Все отмеча-
ют, что в Дон Кихоте с исключительно рассудительным и
здравомыслящим человеком смешан безумец.
Для Дон Кихота нет перехода из реального мира в ил-
люзию, так как нет для него такого различия и такого про-
тивопоставления. Поэтому когда о нем говорят, что он бы-
вает то здравомыслящий, то сумасшедший, что он несет
вздор; когда заходит речь о предмете его помешательства,
а в остальном проявляет ясный и светлый ум, - здесь сама
расчлененная форма суждения чужда сознанию Дон Кихота.
Поэтому он и неуязвим для тех, кто в нем видит парадок-
сальное совмещение несовместимых различных планов ("здра-
вомыслящий безумец").
Санчо, которого Дон Кихот считает "одним из членов",
а себя самого головой единого тела, как бы составленного
из них двоих (а также говорят о рыцаре и оруженосце, что
их выковали по одному образцу), - Санчо "с другого конца",
со стороны своего "народного низа" проявляет такое же по-
нимание проблемы, представляя себе тождественным отношение
имени и предмета, слова и дела. Санчо вспоминает о време-
нах Эзопа, когда животные еще умели говорить. Дон Кихот
смеется над глупостью своего оруженосца, но далеко ли сам
от него ушел, когда предается безумствам в горах Сьер-
ра-Морены? Это очень интересный эпизод в середине первого
тома, ибо здесь обозначена ступень в развертывании компо-
зиции "Дон Кихота". До сих пор герой принимал внешний мир
как роман, в мире существовал как в романе; теперь он ре-
шил продолжить его своим собственным творчеством. Он при-
нимает позицию художника по отношению к этому идеальному
миру и решает ему подражать.
Дон Кихот , таким образом, будет играть самого себя,
сумасброда, каким его знают все. Безумец, который ведет
себя именно как безумец, играет сознательно эту роль, -
удвоение бреда, абсурд в квадрате; соотношение истины и
заблуждения в мире как будто запутывается все дальше. Но в
то же время это увеличение бессмыслицы оборачивается новым
смыслом, очень существенным как раз для более полного об-
раза мира Сервантеса, не совпадающего с практическим ми-
ром, окружающим Дон Кихота. Ведь роман Сервантеса объеди-
няет и интегрирует этот мир с тем образом, что в голове
безумного идальго, - который, когда говорит, что будет
действовать как безумец, словно видит со стороны свое по-
ложение в мире и превосходит его своим пониманием. На хи-
мерический образ мира, на "роман" сознания Дон Кихота, ко-
торый одновременно и жизнь его, что для него совершенно
естественно, - надстраивается еще подражание роману, соз-
нательная воля творить роман, игра, лицедейство; соответс-
твенно надстраивается здание книги Сервантеса, архитектура
ее усложняется.
Но для героя между искусством и жизнью не существует
различия и дистанции. Он не играет неистового Роланда, но
как бы становится им, подражая ему, отождествляется с
ним. Так он понимает свою задачу и так ее объясняет Сан-
чо, и теперь очевидно, что партнеры стоят друг друга и
составляют вместе единое целое. Теперь уже Санчо удивлен
наивному убеждению своего господина в равенстве представ-
ления с жизнью. Санчо советует "раз вся эта история -
сплошная выдумка, подделка и комедия", безумствовать "нев-
заправду", биться головой не о скалы, а о воду или другие
предметы помягче.
Хотя очевидно, что Дон Кихот разыгрывает свое неис-
товство, и что эти поступки искусственным их заданием от-
личаются от предыдущих, когда, сражаясь с мельницами или
освобождая каторжников, он, хоть и на свой необычный ма-
нер, но жил, - очевидно это для тех, кто делит их на жизнь
и сцену. "Делать одну вещь вместо другой" и значит играть,
представлять, лицедействовать. Но Дон Кихот не делает одну
вещь вместо другой, он делает одну и ту же самую вещь не-
изменно во всех ситуациях, ему непонятна сама такая воз-
можность метафорического перенесения. Недаром сравнения
ему так неприятны. Химеры его полновесны и материальны,
как эти удары о камни, его идеальные образы суть матери-
альные вещи. Сознание Дон Кихота отнюдь не мечтательный
"идеализм", в который оно трансформируется в романтических
апологиях ХIХ столетия.
Сознание Дон Кихота как у самого настоящего реалиста
(в средневековом значении этого слова). Он верит в истин-
ность общих понятий. Хитроумный идальго видит идеальные
вещи. Идеализм Дон Кихота не бежит от "вещественности", но
весь воплощен в материю самую низкую; мир сознания Дон Ки-
хота и его окружающий мир - одни и те же предметы.
Искусственные безумства в Сьерра-Морене субъективны,
для самого Дон Кихота не представляют чего-то другого по
отношению к прежним поступкам, не разнятся с ними как сце-
на, игра. Герой громоздит одно безумие на другое, возводит
его в степени, реальность запутывается и выясняется по-
вествованием.
В беседе с Санчо Дон Кихот говорит в обоснование сво-
их искусственных сумасбродств нечто такое, чего мы не мог-
ли от него ожидать. Санчо открывает ему правду о Дульсинее
Тобосской, но оказывается, этим не удивишь и не смутишь
Дон Кихота. Он очень хорошо знает сам, что Дианы и Галатеи
из книг и романов -- не женщины из плоти и крови, а выду-
манные поэтами.
Приключения в Сьерра-Морене - игра, которая смешана с
жизнью, тождественна ей, неотделима от нее. Для Дон Кихота
это столь же реальное бытие. Но интересно, "с точки зрения
композиционной", что такого же рода диффузию представляют
вставные истории, которыми изобилует первый том "Дон Кихо-
та". Конечно герой уникален, однако он не совсем одинок.
Еще в первом томе, в объективном, внешнем его сознанию ми-
ре его "роману" соответствуют, как бы ему параллельные
вставные новеллы. Это истории молодых людей, которые свои
жизненные положения сменили на роли: гордая Марсела, кото-
рая избрала фривольную жизнь без всяких стеснений, и, что-
бы спастись от любовных преследований, переоделась пастуш-
кой и отправилась в горы, и ее обожатели, которые надели
пастушеские костюмы и устремились в пустынные места вслед
за нею. Эти молодые люди подражают пасторальному роману,
что можно сравнить с тем, что было у Дон Кихота в Сьер-
ра-Морене.
Но в общем мире эти эпизоды недаром вставные "обособ-
ленные или приспособленные", как скажет о них повествова-
тель. Вставные новеллы - словно некая эманация сознания
Дон Кихота во внешней действительности и некоторое подт-
верждение реальности его великой иллюзии. С точки зрения
внешнего, "обыкновенного" мира ясно заметна грань, где жи-
эненные истории "выпадают" и переходят во вставные, а люди
становятся персонажами переходят из "этого" мира в "дру-
гой": когда они переодеваются в другие костюмы. Но им са-
мим эта грань не видна, так же как не существует для Дон
Кихота столь явного для окружающих перехода от его мудрос-
ти к помешательству.
Дон Кихот - ряженый, и в этом подобен героям встав-
ных историй. Поэтому, очевидно, неосновательно существую-
щее в лшитературе о "Дон Кихоте" пренебрежение ко встав-
ным эпизодам.
Вставными новеллами полон первый том "Дон Кихота",
но их нет во второй половине: такова эволюция внутренней
темы романа Сервантеса. Вставные пасторальные романы по-
мещаются рядом с рыцарским романом сознания Дон Кихота на
фоне общей для них прозаической "нероманной" действитель-
ности. Однако эта последняя тоже стала романом на новый
лад, романом принципиально нового типа, так что само от-
личие этого типа романа от прежних "романов", - само это
различие изображено в композиции "Дон Кихота". Сознание
участников вставных эпизодв - "романов", как и сознание
Дон Кихота, не отличает себя от действительности своего
существования в мире, хотя оно как раз "далеко", "непохо-
же" на эту действительность; оно смешивает свое субъек-
тивное с объективным и первый том "Дон Кихота" полон та-
кого смешения. Во второй половине книги оно уже невозмож-
но, но тема игры, маскарада, тема романа в романе Серван-
теса не исчезает в его второй половине; она продолжается
по-другому, развивая дальше композицию "Дон Кихота".
Итак, вставные истории первого тома совершаются во
внешней сознанию Дон Кихота действительности и в то же
время они составляют как бы часть его образа мира, соиз-
меримы скорее с ним, чем с действительностью грязных хар-
чевен. Смешивая два мира, вставные истории поддерживаюи
иллюзию тождества идеального и реального, еще нисколько
не поколебленную в Дон Кихоте первого тома. Роман своего
сознания Дон Кихот помещает в обыкновенные вещи, и нес-
мотря на множество стычек и потасовок, это сознание про-
должает с легкостью отождествлять себя с прозой жизни, не
замечая противоречия, которое так очевидно.
Особое положение между идальго и материальной дейс-
твительностью занимает Санчо: он верит в саказку как в
быль и в то же время знает низкую прозу как таковую, зна-
ет ее как "свою" действительность.
Санчо не помещает, как Дон Кихот, один образ мира в
другой, так что они сливаются, один исчезает в другом, -
Санчо их помещает рядом один с другим, вперемежку, и им-
перически отмечает получающиеся от этого несовместимые
сочетания. Например, он готов поверить, что Дон Кихот
достанет ему королевство, но отсюда логически вытекает,
что не только он будет король - это он может представить
себе, - но также его жена Тереса Панса, будет королева, -
а это Санчо не в состоянии себе вообразить.
В целом на протяжении большей части первого тома,
пока Дон Кихот обманывается и принимает трактиры за зам-
ки, между романом в его голове и реальностью вне ее сох-
раняется равновесие. Но оно нарушается и вся ситуация из-
меняется, когда его начинают обманывать и инсценированный
рыцарский роман "во плоти" начинает со всех сторон окру-
жать Дон Кихота. Уже к концу первой книги характер дейс-
твия начинает меняться. Группа лиц во главе со всященни-
ком задумывает разыграть эпизод из рыцарского романа с
тем, чтобы в этом русле вернуть Дон Кихота в его деревню.
Участники наряжаются, и это переодевание уже совершенно
иного свойства, чем во вставных новеллах.
45 главе первого тома участники инсценировки еди-
ногласно свидетельствуют, что бритвенный таз - это шлем
Мамбрина, и призраки Дон Кихота в первый рах получают
"опытное подтверждение". Образ мира, роман сознания Дон
Кихота усилиями мистификаторов материализуется, воплоща-
ется. Мистификатоы подражают сознанию Дон Кихота, коль
скоро оно им стало известно. Но подражаение это другого
качества, чем подражание самого Дон Кихота в Сьерра-Море-
не.
В самом деле, эдальго и его спуктник во второй поло-
вине продолжают первцю часть в той же плоскости, в той же
действительности; но реплика Санчо дает нам понять, что
герои и вся история были вымышлены, сотворены волшебни-
ком-автором, ибо, если не допускать волшебства, и в прав-
ду вещь невозможная то, чему удивляется Санчо. Оба парт-
нера принимают свое странное положение без анализа и
только справляются, написана ли история "в точности" и
выправляют отдельные факты, а затем пускаются в путь наб-
рать приключений на второй том. Таким образом, изображая
героев живущих дальше и в то же время переходящими в
жизнь из книги, автор изображает как будто из собственно-
го сознания их, представляющих себе единым тождественным
планом повествование и действительность, рассказ и собы-
тие.
В "Дневнике писателя" (сентябрь 1877 г.) Достоевский
вспомнил один из разговоров Дон Кихота, в котором как раз
его поразила несоразмерность дотошной заботы о правде в
подробностях при вопиющей невероятности целого. Любопыт-
но, что в книге Сервантеса нет именно такого разговора,
хотя есть разговоры и объяснения, подобные этому.
Действие во второй половине книги не просто продол-
жает действие первой части, но из него исходит, как уже
из написанного романа. "Первая часть проистекает из книг,
прочитанных Дон Кихотом, вторая в свою очередь исходит их
первой части". Вторая часть как будто знает свою же пер-
вую часть как роман. Получается, что первая часть будто
вставлена в свое продолжение.
одной из последних глав Дон Кихот парадоксально
сходится на постоялом дворе с песонажет поддельного про-
должения Авельянеды: такая встреча может случиться лишь в
донкихотовом мире, в сфере его сознания. Повествование
материализуется совершенно в духе сознания Дон Кихота и
Санчо. Подлолжное повествование равно подложной действи-
тельности, находящейся где-то близко, раз оттуда явился
свидетель.
Действие во второй половине книги уже во многом оп-
ределяется существованием первой части как повествования,
которое всем известно. Все знают, о чем Дон Кихот и ору-
женосец беседовали вдвоем без свидетелей, и эта мистифм-
кация автора становится предпосылкой и фоном других мно-
гочисленных мистификаций со стороны окружающих цкнтраль-
ную пару лиц. И даже Санчо мистифмцирует своего господи-
на, помня что он "принимает одни вещи за другие".
Из первого тома во второй Дон Кихот переходит как
будто в новое состояние мира и начинает видеть его. Не
этот ли переход усматривал Блок в эволюции древнего мира
и его сознания: Когда-то в древности явление превращения,
"метаморфозы", было известно людям; оно входило в жизнь,
которая была еще свежа..; но в те времена, о которых у
нас идет речь, метаморфоза давно уже "вышла из жизни"; о
ней стало "трудно думать"; она стала метафорой, достояни-
ем литературы". Роман сознания Дон Кихота равен жизни его
и не в метафорическом, а в прямом и буквальном физическом
смысле есть видение; Дон Кихот, как мы помним, вообще не
знает метафорических переносов, не понимает и очень не
любит сравнений.
Дон Кихот начинает "правильно" видеть как раз с того
времени, как его окружает ложная видимость, его прежнее
видение, реализованное искусственным способом, мистифика-
ция вместо правды. Его" роман" воплощается в имперический
"факт", невероятная рыцарская материя предстает "во пло-
ти". довольно грубая работа, как то явление Дульсинеи (в
спектакле у герцога), говорящей низким неженственным го-
лосом и площадным языком.
Дон Кихот второй половины особенно дальновиден, мудр
и широк. Он вдруг говорит герцогине на вопрос о дульсинее
Тобосской, что одному богу известно, существует ли она на
свете,"воображаемое ли она существо или не воображаемое;
в такого рода вещах не следует доискиваться до самого
дна".
Роман Дон Кихота реален если не явно, то виртуально
( в скрытом виде, потенциально), как говорит он в той же
беседе с герцегом.
так, "Дон Кихот" не просто изображает определенную
реальность, но в этой книге исследуется сама проблема ре-
альности. Над нею бьются все лица романа, не только цент-
ральная пара; стоит раскрыть почти наугад, и кто-то кля-
нется правдой, взывает к истине, к очевидности. Ибо исти-
на очевидна, поэтому популярен такой аргумент в опровер-
жение донкихотовых бредней, что все это столь же далеко
от правды, как ложь от истины; однако рыцарь Печального
образа им может ответить то же. Санчо также, когда единс-
твенный раз выступает "волшебником" и превращает для Дон
Кихота простую женщину в Дульсинею, аргументирует тем,
что "так нетрудно обнаружить правду"; и Дон Кихот хотя и
не видит, но верит. Очевидность столь же аргумент против-
ников Дон Кихота, сколь его собственный аргумент.
Композиция книги Сервантеса - "проверка и перепро-
верка", анализ проблемы реальности; но при этом картина
мира являет нам ясное и незапутанное целое. В построении
осуществлен "контрапункт" эмпирического реального мира и
роман сознания Дон Кихота его образ мира.
Композиция "Дон Кихота", выясняющая проблему реаль-
ности, расчлененная и ступенчатая, аналитическая ("про-
верки и перепроверки", вставные новеллы, основные повест-
вования, "кривые и пересекающиеся", разделы сознания и
действительности, иллюзии и правды), что отвечает органи-
зации современного мира, ибо Серваетес не разделяет, ко-
нечно, иллюзий Дон Кихота и знает ясно о нетождественном
отношении сущности явления, понятия и предмета, повество-
вания и действительности. Сервантес изображает мир, где
настоящее отношение спутано, скрыто, неявно.
"Дон Кихот" - это особый роман, стоящий в начале ли-
тературного цикла, в начале "эры романа" в Европе: роман
структурно "самосознательный", с особым синкретным худо-
жественно-теоретическим характером, обширным "космичес-
ким" планом и сложно расчлененным составом; этот "первый
роман как бы "больше" ("шире") следующих за ним более
"типичных" романов. Именно это различие чувствовал так
непосредственно и остро Флобер, когда восклицал: "Госпо-
ди, каким чувствуешь себя маленьким! Каким маленьким!"
"Дон Кихот" - "это очень большая" книга, и вовсе не пото-
му, что в ней очень много страниц. Флобера, как и позднее
Томаса Манна, поражал именно внутренний объем этой книги.
Она , как писал Флобер, вырастает "подобно пирамиде", по
мере того как всматриваешься в нее.
| |
|
